— Я смотрела про вас ролики на ютубе, вы там говорите, что у нас очень жестоко относятся к животным.
— Тут слева есть бывший хольхоз (Дусс хорошо говорит по-русски, но, конечно, с уроженцем этих мест его не перепутать). То, что они делают с животными, просто ужасно. Например, маленький телятка привязан веревкой на полметра и никуда не может отойти. Одна корова вышла из сарая, хромает. Он, хозяин, идет и бьет ее: быстрей-быстрей! Так нельзя! Как вы к животному относитесь, так и он к вам будет. Если корова живет у бабушки, она у нее в шоколаде, а хольхоз — это ужасно.
— Вас в интернете называют сумасшедшим швейцарцем. Это не обидно?
— Меня называют чокнутым. Но это нормально. Я в некоторых вещах мыслю не так, как все, — в этом причина. И еще: такое имя мне дали журналисты. Потому что, если вы хотите, чтобы вашу статью прочитали, но напишете в ее названии слово «учиться» — никто это не будет читать. Учиться тяжело: голова болит. А если напишете слово «чокнутый», это уже — раз! (Йорг щелкает пальцами, звук получается резкий, веселый) — и все читают.
— А русские «авось» и «небось» стали уже вашими словами? Научились уже вот так — махнуть на что-то рукой?
— Это сложный вопрос. Мне кажется, что я по-прежнему все просчитываю и учитываю. Но сейчас у нас живет сыровар из Швейцарии. Он говорит: «Ты уже не швейцарец. Ты не делаешь, как мы». И он прав: я теперь спокойно отношусь к тому, что не могу изменить. Первое время было очень тяжело. Вот, например, пунктуальность. Еду к вам и думаю: надо успеть, я всегда приезжаю за 10 минут до встречи. И тут женщина застряла, я ее вытаскиваю, а сам понимаю, что уже опоздаю. И мне неловко. Даже пять минут опоздания — плохо. Это швейцарская черта. Но когда есть что-то, что от меня не зависит, я больше не переживаю.
— Слава богу, что я не там! Был бы, скорее всего, хозяином столярного производства. Я же закончил университет, которых в мире всего два: в Германии и Швейцарии. У меня три образования. Столярное дело я знаю от «а» до «я»: вначале учился работать с деревом, потом конструировать как инженер, а в финале как владелец компании: бухгалтерия, права, экономика. Вступительные экзамены сдавали 118 человек, дипломы получили пятеро, один из них я... Два года назад у нас была встреча выпускников, двадцать лет мы не виделись, поэтому решили общаться два дня. И там я понял, что правильно поступил, уехав в Россию. Честно говорю! Четверо моих друзей уже нуждаются в психотических приемах, у многих скрытый алкоголизм. Их трясет от работы! Очень высокая ответственность: Швейцария принимает законы Евросоюза, а там любую мелочь прописывают. И если хоть что-то не так, уже минус тебе. А я говорил: «Ребята, я живу и не парюсь». И рассказывал как: показывал свою деревню, детей, социальных людей, чем мы тут занимаемся.
— Как они реагировали?
— Вы знаете, я заметил, что не черный, но какой-то зависть был... Потому что вот смотрите: что украшает жизнь человека? Эмоции и впечатления. У вас хорошая профессия, в ней много впечатлений. А если бы вы работали секретаркой, сидели в каком-то кабинете, то через пять лет вам не о чем было бы вспомнить. У меня так же. Я могу книги писать: ни один день не похож на другой. И столько людей вокруг, столько историй.
О людях и об их историях я буду слушать позже, когда мы станем прогуливаться (хочется написать «по поместью графа Дусса») по деревеньке Йорга, и он вполголоса будет рассказывать об обитателях своей Лаговщины.
Сегодня здесь живет 25 человек. По большей части бывшие бездомные и люди, попавшие в трудную жизненную ситуацию. Каждому Дусс предоставляет жилье и работу. Все дома теплые, с горячей и холодной водой, пусть печным, но грамотно продуманным отоплением. Что интересно, при расселении учитываются психологические характеристики жильцов. Когда-то бродяга, а ныне суперсварщик Толик живет один и в отдалении: за 20 лет скитаний привык к уединению. А люди, выросшие в интернатах и детдомах, селятся вместе: им так привычней и веселей.
Самая низкая зарплата в Лаговщине — 15 000 рублей. Но тратить ее не на что: питание, проживание, бытовые мелочи в деревне бесплатны. Поэтому заработанные деньги многие не трогают. У некоторых в именных конвертах хранится по несколько сотен тысяч рублей.
— Йорг, как вы все-таки оказались в России?
— После окончания университета, мне было уже 27 лет, я решил поработать от благотворительного фонда — полгода поучить студентов и сотрудников завода столярному делу. Это почти бесплатная работа, как волонтерство. Мне дали выбор: Канада, Австралия и Россия. И я сразу взял Россию, хотя ничего почти о ней не знал. Видел только майский парад по телевидению, когда Брежнев стоял на мавзолее. И больше никаких впечатлений. Историю славянских народов нам в школе не преподавали. Поэтому для меня эта страна была как миф.
— Вот вы приехали в Тарусу учить россиян столярному делу и...
— И обалдел! Это был 1997 год. Вечером я прилетел, а утром меня привели в столярку — там был каменный век, люди пилили руками! И такими инструментами, которые я никогда не видел. Но — мастера. У меня знания были выше, а так, как они, я бы не смог. Потом, когда поставили станки, у них это, к сожалению, тоже потерялось.
Столярка — это ладно. У меня полгода не было кровати, я спал на полу, по мне бегали крысы, я не мог мыться: потому что не было ванны и горячей воды. Была колонка, бутылки и тазики. Это ельцинские времена, люди не получали зарплату, в нашем училище тоже не было денег, не заплатили за отопление, и нам его отключили. Зима. В комнате меньше 10 градусов. У меня выходной, а идти некуда, и сидеть в холоде тоже не могу. Я ходил греться в столовую, садился поближе к котлам и дремал.
— Почему не вернулись домой от этой нищеты?
— Какой домой?! Наоборот. У меня возникло другое: как это люди так живут? Надо что-то делать. Через полгода в общаге я организовал для студентов праздник: купил торт, газировку и подарки тем, у кого был день рождения. Блокнотики, ручки, самое простое. И когда я вернулся домой, рассказал, как на 20 франков сделал счастливыми 50 людей. И тогда мой друг вытащил из кармана свои 20 франков и сказал: сделай это еще раз...
Этот момент можно считать переломным в жизни Йорга Дусса, потому что так родился небольшой фонд, который начал помогать жителям города Тарусы. Швейцарцы, для которых благотворительность — норма, на сегодняшний день взяли под опеку весь Тарусский район. Йорг говорит, что губернатор Калужской области предложил ему расширить границы, но мой герой дипломатично отказался. Фонд «Радуга тарусская» построил четыре школьных столовых, детский сад, клуб пенсионеров, кормит 604 школьника, помогает многодетным и нуждающимся. В Тарусе работает бесплатный магазин секонд-хенда от фонда, в больнице есть социальное койко-место для бездомных, а во время самоизоляции развозили продуктовые наборы.
— Да! Я же почти не говорил по-русски. Меня гоняли палками, собак спускали, кричали: «Так не бывает!» Меня начали вывозить в деревни, показывать, как люди живут. Я был в шоке! Мужик один не пил, нормальная семья, но в доме полы сгнили, ели они какое-то варево из миски, как собаки. Я вернулся, купил им еды. Начал развозить пакеты по другим домам. Но это был негативный проект. Потому что некоторые отцы меняли пакеты на бутылку. Ошибок было много, но я так устроен, что каждая ошибка — это урок. Я сажусь и думаю: так, хорошо, что мне надо делать дальше, чтобы этого никогда не повторилось?
Примерно так же Йорг поступил в 2016 году, тогда в середине ноября у них сгорела вся деревня. Долго горевать не получалось: на улице мороз 30 градусов и полтора десятка человек, которые остались без крова. Надо было что-то решать. И Йорг решил: за неделю он нарисовал план новой деревни, в котором было просчитано все до самых невероятных мелочей.
— Как вы решились ее заново строить? Мы ползем по грязи уже сорок минут, и до сих пор домов не видно. А вы говорили, шесть километров...
— Шесть. Просто дождь. А дорогу мы не хотим. Как только побываете, увидите, какая у нас изюмочка — сами скажете: «Никакой дороги!» Нам не нужен проходной двор, и цивилизационная грязь нам не надо. В 120 километрах от Москвы иметь такое место — это большое богатство.
…В 2008 году был кризис, а у меня в Москве работала строительная фирма. Дела пошли плохо, и я понял, что фирма — это ерунда. Она неустойчивая, а мне надо что-то такое, в чем я буду уверен, захотелось делать свое и кушать свое. Так я решил, что нужна ферма, где будут свои продукты, экологическое жилье и минимум потребления. На разработку плана у меня ушло 3 года.
В 2011 году я всадил в эту землю первую лопату и завел шесть кур и один петух.
Возрожденная деревня Лаговщина пока не обозначена указателем. Йорг купил 32 гектара земли, на которой раньше и стояла эта деревня. Поля здесь засеивали в последний раз в начале 1980-х. На бывших пашнях уже выросли березы и ели. Дусс и его работники деревья вырубали, дрова раздавали соседним деревням. Бабушки уже отказываются от «благотворительного» топлива: сараи забиты. Но швейцарец не сдается: где-то вычитал, что хранить дрова можно в поленницах конусовидной формы — эргономично и красиво. Теперь между домами высятся березовые пирамиды. Дорожки посыпаны гравием, клумбы и много-много зелени. Дусский стиль.
На въезде в деревню развеваются три флага: российский, швейцарский и чувашский. Жена Йорга Наташа приехала в Москву из Чебоксар. Стать столичной жительницей так толком и не успела, потому что пошла в танцевальный клуб, а там Йорг. Он сразу понял, что это «она». А Наталья считает, в том, что муж стал настоящим русским, велика ее заслуга:
— Когда мы познакомились, он был иностранец-иностранец. Помню, пригласил меня на ужин с вином. Мы поели, выпили по бокалу, он закрыл вино и убрал до следующего ужина. Так повторялось еще несколько раз, а потом я сказала, что у русских так не делается: гости сидят, общаются и пьют до тех пор, пока им не надоест. Теперь у нас с гостеприимством все в порядке. И с этим не поспоришь: на столе передо мной домашний сыр, вяленое мясо нескольких видов, хлеб, овощи. Все экологически чистое, сделанное для себя.
В деревне есть мясной цех, сыроварня, теплицы, где выращивают 45 видов овощей и ягод, включая дыни и арбузы, конюшня, кузница, кухни для заготовок на зиму, погреб-ледник и даже музей. Из живности — коровы, свиньи, кролики.
— Вы обмолвились, что у вас в деревне сорок профессий. Какие?
— В основном те, что нужны на селе: дояры, строители, слесари, трактористы и так далее. У нас не так, чтобы один человек владел всего одной профессией. Я узнаю, что человеку нравится, и дело, которое по душе, становится главным. Однако, если нам надо очистить поле от деревьев или заготовить сено, работают все. Современный человек растет как потребитель, он мало умеет и о малом задумывается. Мы стараемся показать ему, что есть другая жизнь — та, в которой ты встал утром, и уже знаешь, зачем встал. У нас есть планерки, где мы обсуждаем планы и проблемы. Мы вместе едим, вместе смотрим фильмы, в основном советские, вместе отмечаем праздники.
— Получается, у вас община.
— Да, иначе выжить было бы очень сложно. Когда у тебя хозяйство, ты, как бы себя ни чувствовал, должен встать и доить корову, вести ее на выпас и делать еще кучу дел. Если ты один — это трудно. А если нас много, кто-то придет на помощь.
— Вы когда в Швейцарии бываете, что рассказываете о России?
— Все, что спрашивают. Но о политике мы не говорим. Я живу тут 23 года, у меня благотворительный фонд, с помощью которого я могу отслеживать все социальные колебания. И какой-то чувак, который здесь ни разу не был, будет мне рассказывать, как нам здесь жить?.. Около часа Дусс проводит для меня экскурсию по деревне. — А вот тут мы вывозим на выгул свиней. (Хозяин показывает домик на колесах.) Свиньи гуляют на свежей траве, рыхлят и удобряют почву, потом их загоняют обратно и перевозят на новое место. Тоже старинная технология.
А здесь мы оставили зелень для того, чтобы животные могли отдохнуть в тени, когда слишком жарко... Это ледник. Это сыроварня. Это загон для коз — им надо делать такие возвышения: они любят прыгать и гулять...
— А люди? Если им не подойдет такая жизнь, даже очень экологичная?
— Пожалуйста, у нас нет высоких заборов и колючей проволоки. Некоторые уходят, но многие возвращаются. Вчера ходили в баню с Андреем. У него очень трудная судьба. Отчим избивал его с раннего детства и мать тоже избивал. До сих пор не разрешает матери с ним видеться. Из-за этой травли Андрей вырос настороженным. Он жил с нами четыре года. А потом ушел на месяц. Ему 26 лет: революция в голове, Че Гевара — все понятно. Но вернулся, и вчера мы лежим в бане, разговариваем, а он говорит: «Ты даже не представляешь, какой у меня был тяжелый месяц. А теперь хорошо, я спокоен».
Вот девушка с ментальными расстройствами, таких жильцов можно брать только на время, и Йорг, заключивший договор с интернатом, берет: дает работу по силам и вводит в жизнь Лаговщины.
Он собирается построить клуб, чтобы к ним ходили жители окрестных деревень и чтобы вопрос «шерше ля фам» потерял остроту. Потому что мужчин в Лаговщине много, а женщин мало.
— Это природное — играет гормон, мужчины бьются за женщин. Надо как-то это решать, — спокойно объясняет русский швейцарец. — И я бы хотел, конечно, чтобы у нас были семьи с детьми, чтобы мы развивались.
