Тогда же по стране стали появляться АККОР, и он сразу возглавил районное подразделение и был одним из двух ее соруководителей. Сейчас он передал свое сельхозпредприятие в руки своих детей, но продолжает отстаивать интересы крестьян.
— Я помню времена, когда было 1960 фермеров, сейчас в нашей районной АККОР осталось 60. Когда распались колхозы и совхозы, деревня стала никому не нужна. Людям пришлось уезжать, чтобы прокормить свои семьи, потому что в деревне они остались без работы. Это породило множество проблем, и ситуация, честно скажу, только ухудшается. Развитое фермерство должно быть душой деревни, но это не так. Сейчас картина такая, что мы работаем не благодаря, а вопреки. Большой ошибкой, вытекающей из этого, я считаю упразднение общих пастбищ. Это большой удар по ЛПХ в плане заготовки кормов. Плюс теперь сложно реализовать товар. Судите сами: во времена развитых деревень у людей в подворьях было 600 голов скота, а сейчас осталось 40. Население нищает, все держится на оставшихся фермерах. Но если я живу хорошо, а все вокруг плохо, то мне такая жизнь не нужна.
Говоря о государственной поддержке, я хочу подчеркнуть, что идеи президентом выдвигаются отличные, но пока они проходят через все уровни законодательной и исполнительной власти и спускаются до аграриев, то искажаются до неузнаваемости. Они как минимум теряют свой смысл и становятся малополезными, а иногда даже опасными и заведомо подсудными, как в случае с программой по страхованию урожая и 20-процентному возврату средств за покупку техники. Нам в этом плане повезло с администрацией. Раньше наши интересы помогал отстаивать Евгений Луганцев, а сейчас Людмила Овчиева, но не у всех есть такая опора.
Что касается самого урожая, то больше всего беспокоит сбыт. Фермер спрашивает у перекупщика: «Почем возьмете продукцию?» Где такое еще возможно? В магазине у нас кассир не спрашивает, сколько мы готовы заплатить за бутылку молока. Везде, кроме сельского хозяйства. Даже по факту уборки урожая мы не можем рассчитать его себестоимость, потому что цены на топливо, запчасти, удобрения и прочее постоянно меняются. Зная себестоимость, мы бы приплюсовали определенный процент и выставили товар на продажу, но сейчас цены в руках холдингов, которые обладают энергонасыщенной техникой. Эта монополия на ценообразование разорила уже не одно хозяйство и разорит еще столько же.
— Я помню времена, когда было 1960 фермеров, сейчас в нашей районной АККОР осталось 60. Когда распались колхозы и совхозы, деревня стала никому не нужна. Людям пришлось уезжать, чтобы прокормить свои семьи, потому что в деревне они остались без работы. Это породило множество проблем, и ситуация, честно скажу, только ухудшается. Развитое фермерство должно быть душой деревни, но это не так. Сейчас картина такая, что мы работаем не благодаря, а вопреки. Большой ошибкой, вытекающей из этого, я считаю упразднение общих пастбищ. Это большой удар по ЛПХ в плане заготовки кормов. Плюс теперь сложно реализовать товар. Судите сами: во времена развитых деревень у людей в подворьях было 600 голов скота, а сейчас осталось 40. Население нищает, все держится на оставшихся фермерах. Но если я живу хорошо, а все вокруг плохо, то мне такая жизнь не нужна.
Говоря о государственной поддержке, я хочу подчеркнуть, что идеи президентом выдвигаются отличные, но пока они проходят через все уровни законодательной и исполнительной власти и спускаются до аграриев, то искажаются до неузнаваемости. Они как минимум теряют свой смысл и становятся малополезными, а иногда даже опасными и заведомо подсудными, как в случае с программой по страхованию урожая и 20-процентному возврату средств за покупку техники. Нам в этом плане повезло с администрацией. Раньше наши интересы помогал отстаивать Евгений Луганцев, а сейчас Людмила Овчиева, но не у всех есть такая опора.
Что касается самого урожая, то больше всего беспокоит сбыт. Фермер спрашивает у перекупщика: «Почем возьмете продукцию?» Где такое еще возможно? В магазине у нас кассир не спрашивает, сколько мы готовы заплатить за бутылку молока. Везде, кроме сельского хозяйства. Даже по факту уборки урожая мы не можем рассчитать его себестоимость, потому что цены на топливо, запчасти, удобрения и прочее постоянно меняются. Зная себестоимость, мы бы приплюсовали определенный процент и выставили товар на продажу, но сейчас цены в руках холдингов, которые обладают энергонасыщенной техникой. Эта монополия на ценообразование разорила уже не одно хозяйство и разорит еще столько же.
