Табачная столица империи

Табачная столица империи

Как в купеческом Ростове зародилось табачное производство
Еще 100 лет назад дореволюционный Ростов вполне обоснованно мог считаться «питейной столицей России». По подсчетам тогдашних журналистов, назвавших его «кабаком-городом», в 1904 году в Ростове выпивалось до тысячи ведер казенного столового вина (так называемой водки-монопольки). Согласно статистике, каждый ростовец, включая баб, стариков и грудничков, усердно служил Бахусу, принося ему в жертву совокупно 3 млн целковых в год, 240 тысяч в месяц и 8 тысяч ежедневно. Делать нечего — «веселье Руси есть пити». Однако до 1917 года голову город от зеленого змия не терял, зато прилично подсел на змия иного, да так, что уж точно с полным правом мог величать себя табачной столицей империи.

Вероятно, мало какой город в России мог позволить себе роскошь на 60 тысяч жителей (в середине XIX века) иметь целых шесть табачных фабрик разного калибра — почитай, по одной на каждый его район. При этом донские табачники обеспечивали чуть ли не четвертую часть грузооборота ростовского порта и заваливали папиросами полдержавы. Кроме главных «китов», создавших так называемый табачный треугольник Ростова на небольшом расстоянии друг от друга, — фабрики Асмолова, Кушнарева и Асланиди, «сладкий дурман» исходил еще от трех мануфактур — торгового дома «С.Н. Кистов с С-ми», имевшего 56 рабочих и одну паровую машину, фабрики-мастерской Шлемы Файермана с 65 трудягами и акционерного общества Ростово-Донской табачной фабрики со 190 папиросниками.
Табачная столица империи
Семейная затея
«Отцом» же табачного дела на Дону можно считать купца Семена Кушнарева, сколотившего первоначальный капитал для «забавы Петра Великого» еще в начале позапрошлого века, когда деловая хватка в Ростове была лишь уделом немногих — донское купечество предпочитало обитать в торговом Таганроге и атаманском Новочеркасске. Негоциант Кушнарев торговал зерном, гонял баржи по Дону, держал мастерские, но за непоседливостью натуры не мог остановиться ни на одном деле постоянно. Ему везде требовался размах, простор и разнообразие. За широту же натуры в 1833 году ростовцы и избрали его в гласные городской думы, благо тогда она не имела никаких реальных полномочий — в николаевской России только почету ради.

Просидев в представительском кресле бездеятельные три года, непоседливый купчина утерял интерес и к нему, зато благодаря хватке и чутью вовремя сориентировался в будущей престижности места жительства. В середине века он отстроил приличный по тем временам особняк на тогдашней окраине Ростова — Кузнецкой улице, северном склоне Генеральной балки, отгораживающей город словно крепостным рвом до самого Темерника. Домина в будущем разрослась на целый квартал на углу Таганрогского проспекта и Кузнецкой (ныне Пушкинская), став обителью не только табачного дела, но и колыбелью комплекса зданий будущего штаба Северо-Кавказского военного округа. Деловую хватку Семен привил и двум сыновьям — Константину и Якову. Третьему сыну Василию не смог: тот всю жизнь провел фактически на шее у братьев, содержа лишь собственную ресторацию и клуб по соседству с табачной фабрикой.
Именно старший Константин, став на ноги, в 1853 году в маленьком флигельке родительского особняка основал небольшую табачную мастерскую. Логика парня была понятна: Ростов какой-никакой, а купеческий город, обладающий огромной перспективой и фантастическим потенциалом. Тогда еще не включенный в состав области Войска Донского, Ростов был крупнейшим портовым городом на великой реке, через которую на экспорт шли миллионы пудов зерна, льна, ячменя, угля, металла, соли, рыбы, кубические сажени леса. Через порт ежегодно проходили сотни судов, команды которых, как подобает истинным морским волкам, обязаны были курить модную трубку и нюхать табак. Своего же табака на юге России не было, а везти его за тридевять земель — это делать «сладкий дурман» поистине золотым даже для небедных мореходов. Да и работный люд, подобно государыне Екатерине II, не брезговал «пощупать ноздрями» заморскую травку, начихавшись от души и заправив чох затейливым донским матюгом. Основав же собственную мануфактуру, пионеры табачного дела могли бы даже из низкосортного незаморского сырья сколотить себе баснословное состояние, тем более что первоначальный капиталец можно было подзанять у непоседливого тятеньки. Сам богомольный Семен Константиныч не курил и скептически смотрел на затею старшенького, однако селезенкой почуяв грядущий прибыток, денег в долг дал. С условием, правда, что затея «оболтуса» будет постоянно под отцовским приглядом, дабы не разбазарил добро. Парень за дело взялся рьяно, но, видно, нравом пошел в отца-непоседу, и вскоре флигельный табачишко ему наскучил. Дела мануфактурки в составе одного крошильщика и двух подсобных рабочих, вручную набивавших гильзы, шли ни шатко ни валко. Не верил Ростов в родной табак, предпочитая отечественной забаве заморскую. Церковь курение как занятие бесовское не одобряла, предпочитая курить фимиам собственному богу, а богобоязненные прихожане нюхали выращенный на огородах и пробиравший до печенок самосад-горлодер. Вскоре сам Константин ухнул в ножки тятеньке, умоляя отпустить его жениться в приморский Таганрог, взяв на себя руководство тамошним торговым домом Кушнаревых. «Мануфактурку кому?» — зыркнул грозно Семен. «Да ну ее к бесу, папенька. Пусть вон Яшка забавляется, у него усердия через край», — ответствовал сластолюбивый неудачник. Глава семейства хотел было настучать по шеям паскуднику и закрыть «дурацкое дело», да вдруг стало жалко потраченного капитала. А еще более угнетало то, что обоянский бродяга Васька Асмолов, промышлявший коробейничеством и пасший лошадей для новоросских мелких торговцев, неподалеку от кушнаревского особняка основал собственную табачную мануфактурку, вложив в нее все, что непонятно каким образом раздобыл, — 3 тысячи целковых. Да еще и привлек к делу богатого нахичеванского купчину Гаврилу Шушпанова — этот-то точно зря гроша не потратит. Значит, было чего ради.
И вздохнув да перекрестясь, Семен Кушнарев развязал мошну и сделал очередной транш в сыновнюю мануфактурку, только теперь сам стал управлять.
Табачная столица империи
Попал в масть
Дело пошло. Да вот спустя несколько лет сам глава семейства сильно захворал и, призвав к себе младшего Якова, благословил удачливого парня (точно в мать пошел, вцепится в дело — оторвешь только с зубами) на табачный подвиг. Послушный Яков, к тому времени (1862 год) уже купец первой гильдии, усердием пошел в мать, а вот «селезенкой» — в отца. Он точно определил, где будет пролегать ближайшая «золотая жила» Ростова. Город рос как на дрожжах, торговля расцветала, в России разматывался маховик Великой реформы, и города застыли в ожидании бурного потока рабочих, который неминуемо должен был влиться в них после освобождения крестьян, оставшихся в результате реформы без земли. То есть потенциальных потребителей дешевого табачка.
Яков свернул все иные проекты, вложив в развитие предприятия весь капитал, и не прогадал. Энергия и оборотистость гильдейщика позволила ему несколько сместить векторы — серьезно сэкономить на заморском сырье, начав закупки табака в Бессарабии. На элитные сигары с такого табачишки рассчитывать не приходилось, зато папиросы за 15 копеек улетали в Ростове за милую душу. А вскоре удостоились и похвального отзыва на Московской мануфактурной выставке. В 1863 году энергия Кушнарева-младшего была оценена по достоинству, и местное купечество избрало его в шестигласную думу — вместе с тогда еще малоизвестным купцом из питерских дворян Андреем Байковым. В думе он просидел без малого 40 самых ярких «строительных» лет (в 1884-1887 годах вместе с племянником Александром), когда Ростов на глазах превратился из захолустного городишки в «азовский Ливерпуль» и один из самых динамично развивающихся полисов Юга России. В чем была и значительная доля самой «кушнаревской табачки». К 1870 году оборот фабрики настолько вырос, что флигель на Кузнецкой стал мал. Яков Кушнарев сносит лачугу и строит на месте будущего штаба СКВО огромные двухэтажные корпуса от Кузнецкой до Сенной (Горького) по последнему слову тогдашней техники и гигиены, над которыми еще через 11 лет надстраивается третий производственный этаж. Дела табачки идут в гору, успех тоже. Кушнаревский табак получает признание не только в Ростове и в империи, но и за ее пределами. В 1873 году на Венской всемирной, в 1876 году на Филадельфийской, в 1878 году на Парижской выставках его продукция собирает букет медалей и призовых мест.
Табачная столица империи
Папиросы с именем
В 1883 году оборот мануфактуры достигает 4 млн рублей, а число рабочих — 1300 (900 из них — женщины). Это уже не один крошильщик и пара подсобников, это настоящий отечественный лидер, основным конкурентом которого в России была лишь соседняя табачка братьев Асмоловых, пользовавшаяся хорошей поддержкой среди московского купечества.
Тут мудрый Яков, дабы обойти конкурента, сделал безошибочный ход — заручился высочайшей поддержкой. Правдами и неправдами, помноженными на известную сумму в бездонные чиновничьи карманы, он добивается права стать поставщиком Его Императорского Высочества Великого князя Владимира Александровича (брата императора), что тут же принесло находчивому купчине звания коммерции советника, почетного академика Парижской национальной академии. А за еще один тонкий ход — преподнесение в подарок новому царю Николаю II на Нижегородской выставке в 1896 году папирос из лучшего македонского табака в художественно изготовленном ларце-кофрете из чистого серебра-оксида с благоговейной надписью: «От всеподданнейшего верноподданного купца-фабриканта Якова Кушнарева» — умный негоциант обрел целую коллекцию медалей вроде Станислава 3-й степени «за полезную деятельность на поприще отечественной торговли и промышленности». Лучшей рекламы ни один современный телевизионный ролик не делал. Папиросы с зычными именами «Отменные» (25 копеек), «На славу» (20 копеек) и «Успех» (15 копеек) со свистом разлетались по империи. Спустя 10 лет Кушнаревская мануфактура исчисляла свой основной капитал уже в 1,5 млн рублей, а число рабочих под 1,5 тысячи. Значительно расширилась и сырьевая география. Листовой табак завозился уже с замиренного Кавказа, Крыма и Турции. Собственные магазины созданного в 1899 году «Товарищества Я.С. Кушнарева» появились в обеих столицах, в Баку и Одессе. Табаки и папиросы экспортировались в Китай, Японию и Сиам, которые до этого балдели лишь от опиумных дымов.

Щедроты родному городу
Однако «бриллиантовый блеск» не застил глаз оборотистому гильдейщику. Он был весьма далек от классического образа купца-мироеда, столь любимого блистательным драматургом Островским. Кушнарев единственный из жителей протяженной Кузнецкой улицы честно заплатил городской управе тысячу рублей за право спуска канализационных стоков в перекрытую каменной трубой Генеральную балку — сказывалось долгое заседание в думе. Остальные «пушкинцы» сливали туда нечистоты подпольно.
В ознаменование своего 50-летнего юбилея заслуженный табачник (совокупно с собранием пайщиков) ассигновал 120 тысяч рубликов на благотворительные цели, из которых половина пошла на выплату премий собственным рабочим, еще 20 тысяч — на образование их детей, остальные переданы ростовскому коммерческому училищу для учреждения трех именных стипендий. Юбиляр не брезговал пожертвовать на открытие народных школ, благоустройство теперь уже улицы Пушкинской, переименованной по его же инициативе, от Почтового переулка (Островского) до Таганрогского проспекта — квартал фамильного особняка. Именно Яков Кушнарев, единственный из ростовских табачников, вошел в юбилейный альбом местного купечества, изданный в 1913 году к 300-летию царствующего дома Романовых. Благотворительностью его поддерживал и далекий от активной коммерции брат-ресторатор Василий. Именно он состоял попечителем Коммерческого и Ростовского средних технических училищ, опекал городской детский приют.
Табачная столица империи
Дым отечества
Дабы дело не погибло, Яков Семеныч за неимением потомков по мужеской линии выдал дочь Варвару замуж за пышноусого таганрогского грека Евстафия Кундури, ухитрившегося стать португальским вице-консулом в Ростове. Хитрого грека в 1900 году он ввел и в пайщики товарищества. Однако пронырливый «португалец» производственными навыками явно не обладал — только банковскими. И после скоропостижной кончины Кушнарева в том же 1903 году Кундури занял место председателя правления товарищества. Собственно табачные дела грека интересовали мало, он был апологетом ныне модных слияний и поглощений, спал и видел создание курительных империй под бдительным банковским оком — прообраз современных финансово-промышленных групп.
Кундури отметился работой помощником управляющего ростовского отделения Азово-Донского коммерческого банка, был председателем правления Ростовского купеческого банка, а в 1912 году таки добился вожделенного слияния. Владимир Асмолов — основной конкурент его тестя и крупнейший в мире табачный частный фабрикант как-то вдруг «решил порвать всякую связь с промышленностью и уйти на покой». Что подвигло успешного производственника это сделать на пике своего могущества, осталось непонятным. По мнению историков, Асмолов пал жертвой тогдашней «глобализации» с многозначительным добавлением «при содействии петербургских банков»: видимо, хитрющий потомственный почетный гражданин Ростова Кундури нашел к ним подход. Среди владельцев акций назывались уже знакомые «португальцу» Азово-Донской банк, перенесший штаб-квартиру в столицу, и Русско-Азиатский банк, чьи капиталы находились в большой зависимости от французских денег. Впрочем, в 1914 году в газете «Биржа» была опубликована интересная заметка о том, что «с января начал свои операции табачный трест в России (правление его находилось в Лондоне). Группа английских капиталистов при посредстве русских банков купила табачные фабрики Петербурга, Москвы, Ростова-на-Дону и стала фактическим хозяином нашей табачной промышленности». Нечто подобное мы наблюдаем и по сей день. В любом случае по инициативе Кундури произошло слияние товариществ Кушнарева и Асмолова в одно акционерное общество «Фабрика торгового дома В.И. Асмолов и т-ва Кушнарева» с поглощением товарищества братьев Асланиди. У ростовского некогда шестиголового табачного дракона осталась одна огне-дыщащая голова. Кушнаревское оборудование в трехэтажке на Пушкинской было демонтировано и перевезено на Скобелевскую (Красноармейскую) к Асмолову. Само здание после перепланировки с надстройкой четвертого этажа было превращено в гостиницу (имени Кундури, разумеется), впоследствии принявшей громкое наименование «Палас-Отель». По соседству с ним до самой революции продолжала радовать посетителей ресторация Василия Кушнарева с игорными клубами.
Тем не менее раскрученные бренды Кушнарева благоразумно оставили. И в ходе Первой мировой войны Россия вовсю дымила популярнейшими папиросами «Козьма Крючков» (6 копеек за 20 штук) имени героя-казака, «Гарантия», «Аэроплан», «Наполеон» и др. Сегодня имя Кушнарева, в отличие от Асмолова, прочно забыто. Не вспоминают о нем и в серо-белом здании с фальшивыми балкончиками, где до сих пор вовсю дымят теперь уже иностранным табаком.